ДЕРЖАВНЫЕ ЖЁНЫ

Текст статьи

Большинство этих женщин, воспитанных в германских землях и волею судеб, оказавшихся в России, прошли сходный путь обретения новой родины. В свою очередь, российские цесаревны и великие княжны стали правительницами герцогства Голштинского, Саксен-Веймарского, королевства Вюртемберг. Не для всех этот путь был гладким. Интриги и политика, любовь и коварство, перевороты, ссылки, материнская жертвенность и женское благородство — все переплетено в том тигле, из которого рождалась, в сущности, сама история российская.
Какими они были, как влияли на политику, общественную жизнь, искусство и как воспитывали престолонаследников? — на эти вопросы пытается ответить наш автор Людмила Маркина. Конечно, в одной статье невозможно воссоздать полную летопись, перед читателем — лишь некоторые её страницы.

 

 

ОНИ БЫЛИ ПЕРВЫМИ

Первой немецкой принцессой в России была София Шарлотта (1694-1715), внучка герцога Антона Ульриха Брауншвейг-Вольфенбюттельского. Ее старшая сестра удачно вышла замуж за австрийского императора Карла VI. Немецкая родня возлагала большие надежды и на брак Софии Шарлотты с царевичем Алексеем, наследником российского престола. Пётр Великий, натура не просто волевая, но деспотичная, настойчиво «рекомендовал» сыну остановить свой выбор на этой принцессе. Пышная свадьба была отпразднована 25 октября 1711 года в местечке Торгау под Лейпцигом.
Православного царевича беспокоило то обстоятельство, что по брачному договору его жена оставалась лютеранкой, а русская церковь издревле воспрещала православные браки с иноверцами. И хотя к началу восемнадцатого столетия в состав России вошли лютеранско-католические провинции Балтии, а на русской службе появилось множество иностранцев, хотя связи с Западной Европой стали несравнимо обширнее, а старые запреты — слабее, брак наследника престола с принцессой, не принявшей православие, так и остался для подданных беспрецедентным.
«Брак этот очень не по сердцу народу. Он втихомолку ропщет и не может скрыть своего неудовольствия по поводу вероисповедания новобрачной», — замечал в своих депешах в Лондон секретарь английского посольства Л. Вейсборд.
Все без исключения немецкие принцессы в России в дальнейшем принимали православие. Такова оказалась сила традиций…
В Петербурге принцесса Брауншвейгская имела собственный двор на Васильевском острове, многочисленную свиту (около двух сотен человек), вывезенную из Германии. Так и не научившись говорить по-русски, София Шарлотта не установила связи с русскими людьми. Рядом была лишь любимая подруга Юлиана фон Остфрисланд. Жизнь Софии Шарлотты без конца отравлялась огорчениями и лишениями: постоянным отсутствием денег, ненавистью Екатерины I, которая видела в ней соперницу (право на престол наследовали дети, рождённые немкой, а не ее, Екатерины — Л. М.). К этому прибавилось равнодушие супруга, предпочтившего ей крепостную русскую девушку Ефросинью Фёдорову. «Если б я не была беременна, — писала София Шарлотта матери, — то уехала бы в Германию и с удовольствием согласилась бы там питаться только хлебом и водою. Молю Бога, чтоб Он не оставил меня своим духом, иначе отчаяние заставит меня совершить что-нибудь ужасное».
Император опасался, как бы во время родов не подменили младенца и вместо дочери не подставили сына, нежелательного в сложившейся ситуации. Можно себе представить, как была оскорблена София Шарлотта, увидев приставленных дам — соглядатаев Головину, Брюс и Ржевскую. Но как только она родила дочь Наталью, царственный свёкор стал с нею на редкость ласков.
Тем временем назревали трагические противоречия между отцом и сыном. Алексей Петрович совершенно не принимал реформаторские начинания отца. Чтобы забыться, подавить своё недовольство, он пристрастился к вину. Жёстче, небрежнее стало отношение к жене. Случалось, что в минуты «пьяной откровенности» он называл её «чертовкой», а Головина и Трубецкого, принимавших участие в сватовстве, грозил посадить на кол. Между тем София Шарлотта вновь ждала ребёнка, и вновь стал вопрос о наследнике, так как и Екатерина была беременна.
12 октября 1715 года София родила сына Петра, а через десять дней скончалась. Ее похоронили в Петропавловском соборе. Такова была судьба Софии Шарлотты, первой немецкой принцессы в России. Семнадцатилетней девушкой вступила она в брак — по политическим соображениям, но с надеждой на счастье, что не суждено было осуществиться. Лишь два года провела она в России, так и не ставшей ей близкой. Пожалуй, смерть была лучшим исходом в её тяжёлой жизни, очень краткой и очень несчастной.
Изображения Софии Шарлотты крайне редки: сохранилось несколько гравюр немецких мастеров, представляющих её девочкой и пять-шесть портретов маслом в русской живописи. Они запечатлели облик хрупкой и грустной блондинки с трагическими глазами, как бы предчувствовавшей свою судьбу...
Первой из династии Романовых отдана замуж в Германию была старшая дочь Петра Великого цесаревна Анна (1708-1728). Впервые увидев её, камер-юнкер Ф. Берхгольц записал: «Брюнетка — и прекрасная, как ангел». Анна рано освоила основы правописания: уже в шестилетнем возрасте делала приписочки в послании к отцу. В письме, отправленном в июле 1714 года из Ревеля, Екатерина пишет Петру: «На сих днях получила я письма, к вашей милости писанные из Санкт-Петербурга от детей наших, в котором письме Аннушка приписала имя свое своею ручкою». Восьми лет Анна уже сама писала письма матери. Значительное место в ее воспитании занимало изучение языков. Наставницей царевен Анны и Елизаветы была итальянка графиня Марианна Маньяни, состояли при них и виконтесса Датур-Дануа, сопровождавшая впоследствии Анну Петровну в Голштинию, и «мастер немецкого языка» Глик. Так с детства овладели царевны французским, шведским, итальянским и немецким языками. В архивах Петра I хранятся несколько поздравительных писем Анны к отцу, написанных по-немецки.
Кроме языков, царевны обучались танцам у танцмейстера Стефана Рамбурга. В этой науке они весьма преуспели и танцевали превосходно. С большим изяществом и грацией порхали они по дворцовым залам — точно маленькие ангелы. Впечатление довершали миниатюрные крылышки, прикреплённые к платьицам за плечами девочек.
Юных танцовщиц запечатлел придворный мастер Луи Каравак. Модели ни на минуту не забывают, что они — царственные особы. Одеты, как настоящие дамы — в декольтированные платья с кринолинами, волосы аккуратно уложены в модные причёски. Следует заданному тону и портретист. Хорошенькие кукольные лица оживлены светскими улыбками. Как истинный француз, Л. Каравак придает их образам кокетливость, жеманство и те черты, которые А.С. Пушкин метко назвал «небрежными шалостями французского остроумия».
Совсем другая Анна-ребёнок у русского художника Ивана Никитина. Очевидна особая доверительность восьмилетней Аннушки к автору (известна сердечная близость И. Никитина семье царя). Быть может, потому это самый выразительный и искренний из всех её портретов. Перед нами — живая девочка со своим особым внутренним миром, обликом. Пышный взрослый наряд — но по-детски хрупкие плечи, тонкая шея, округлые щеки, припухлые губки. Какая есть. И главное — глаза! Смышлёные, серьёзные, любознательные, в коих проглядывают острый ум и одновременно ровность характера. Внутреннее, человеческое, своеобразное — вот что традиционно важнее русскому мастеру.
По единодушному признанию современников, внешне Анна Петровна была похожа на отца. В записках одного из них, Лави, от 19 июня 1719 года, находим: «Старшая же принцесса вылитый портрет царя-отца, слишком экономна для принцессы и хочет обо всем знать». Даже ростом, что было сразу заметно, для женщины тогда довольно высоким (более пяти футов), Анна оказалась вся в отца. Сохранился и другой отзыв — голштинца графа Басевича: «Анна Петровна походила лицом и характером на своего августейшего родителя, но природа и воспитание все смягчили в ней».

Но вот настал день совершеннолетия, и по установившемуся трогательному обычаю Пётр I в присутствии многолюдного собрания обрезал ножницами крылья у дочери за спиной. Пора было подумать о замужестве. Руки Анны Петровны добивались наследные принцы Испанский и Прусский, герцоги Шартрский и Голштинский. Посчастливилось последнему. Карл Фридрих был родным племянником шведского короля Карла XII и мог со всем основанием претендовать на шведский престол. Собственные же владения герцога стали добычей Дании, и пока он был вынужден искать приюта в России, где его ждало спустя время неожиданное счастье.
В противоположность Анне Петровне герцог Голштинский был маленького роста, слабого сложения, невзрачный и очень бледный. Не имел интереса к умственным занятиям, чтению, хотел лишь беззаботности и развлечений. Жизнь в Петербурге и Москве, полная томительного ожидания и неизвестности, усилила и склонность его к вину. «Многочисленные свои досуги, — писал Ф. Берхгольц в своих дневниках, — Карл наполняет или попойками, или пустейшими препровождениями времени. Он учреждает из своих придворных то форшнейдер-коллегию, то тост-коллегию, устав которой определяется мельчайшими подробностями всякого ужина. Вдруг устанавливается им какой-нибудь орден «виноградной кисти», а через несколько времени — «тюльпана», или «девственности», и он с важностью жалует шутовские их знаки некоторым приближенным». Позднее в честь Анны Петровны принц Голштинский основал знаменитый орден Святой Анны, которым затем награждались практически все русские императрицы.
22 ноября 1724 года в Петербурге был подписан брачный договор, по которому Анна сохраняла веру своих предков и могла воспитывать в ее правилах дочерей, сыновья же должны были исповедовать лютеранство. После обручения, по словам Басевича, Пётр часто беседовал с царевной и герцогом о делах государственных, посвящая их в свои планы и намерения.
До свадьбы оставались недели, когда случилось непредвиденное: Петра постигла болезнь и скоропостижная кончина. Умирающий император приказал позвать Анну Петровну и написал на аспидной доске: «Отдайте все...». Но более рука ему не повиновалась. Никто не сомневался, к кому относились эти последние слова, — к любимой дочери Петра, но в силу брачного контракта ее не могли считать наследницей престола. Екатерина I, сама претендовавшая на власть, не изменила договор. Однако она пробыла на престоле неполных два года. По своей слабости и безволию Карл Фридрих не стал, опираясь на многочисленных приверженцев Анны Петровны, добиваться власти. Вместо этого решил удалиться с супругой в Голштинию.
Пребывание Анны Петровны на чужбине было печально: отношения с. супругом оставались холодными. В своих «Записках» Екатерина II писала, что герцогиня скончалась в Киле от чахотки: «Её сокрушила тамошняя жизнь и несчастное супружество». 10 февраля 1728 года Анна Петровна «счастливо родила принца Карла Петра Ульриха, а 4 мая «в ночи, в 21 году от рождения своего, горячкою преставилась», гласило официальное донесение. Исполняя её волю, Анну Петровну похоронили подле отца в Петропавловском соборе Петербурга.
Анна Петровна оставила свой след в русской истории. После смерти Петра II эта ветвь романовского рода пресеклась. И именно с рождением герцога Голштинского Карла Петра Ульриха, в будущем русского императора Петра III и супруга Екатерины II, наследование престола по женской линии было продолжено. С Анны, дочери великого Петра, и началась, собственно, многолетняя тесная династическая связь России и Германии.

 

 

А ПУШКИН ЕЛИЗАВЕТУ ВТАЙНЕ ПЕЛ

На западе Германии, вдоль среднего течения Рейна, расположена узкой полоской земля, называвшаяся прежде Баденом. С незапамятных времён владельцами этого живописного уголка, обильного минеральными источниками и горными ручьями, были маркграфы Баденские, принадлежавшие к роду Церинген. Из него и происходила Луиза Августа, осенью 1792 года представленная ко двору в Петербурге с дальними намерениями.
Великий князь Александр вначале дичился иноземной принцессы, но постепенно совместные игры, ужины и вечера сблизили их. В конце концов миловидность предназначенной ему невесты покорила Александра. Вот что записал в своём дневнике второй дядька наследника А.Я. Протасов: «Черты лица её очень хороши и соразмерны её летам, ибо в будущем январе ей минет только четырнадцать. В ней виден разум, скромность и пристойность во всем её поведении, доброта её души написана в глазах, равно и честность». Красивый русский царевич понравился баденской принцессе. Екатерина II, великая бабушка Александра, находила, что молодые прямо созданы друг для друга, и называла их не иначе, как «Амур и Психея».
В январе 1793 года состоялось обручение, в мае Луиза приняла миропомазание и была наречена Елизаветой Алексеевной. Летние месяцы двор провёл в Царском селе. А в сентябре в придворной церкви Александр и Елизавета бракосочетались. Молодому супругу исполнилось шестнадцать, а его юной жене — всего четырнадцать с половиной!
Облик Елизаветы первых лет супружества можно представить по изображениям французской художницы Э. Виже-Лебрен. В 1797 году она исполнила портрет Елизаветы Алексеевны для её матери, маркграфини Амалии Баденской. Оригинал все же остался в Петербурге и хранился в Зимнем дворце, в Германию отправили одно из авторских повторений. Любопытно, что в 1810-е годы портрет копировал В. А. Тропинин. Впервые увидев Елизавету, знаменитая портретистка, совпадая во впечатлении с Екатериной II, воскликнула: «Это Психея!». В греческой мифологии Психея олицетворяла странствующую в поисках истины и любви человеческую душу. Это и было, очевидно, интуитивно найденным «ключом» к натуре Елизаветы. Не случайно другой французский живописец Ж. Л. Монье, запечатлевший ее в 1802 году перед зеркалом, подчеркнул античный профиль юной супруги Александра.
Текли лучшие, несмотря ни на какие придворные интриги, годы их совместной жизни, беззаботного супружества, которые Елизавета Алексеевна всегда потом с особым удовольствием вспоминала. Она писала матери: «Незадолго до моего отъезда из Карлсруэ, когда …я пожаловалась на свою судьбу, Вы сказали мне: «Вы так молоды, что через некоторое время будете воспринимать Россию как Вашу родину». В отчаянии я не могла в это поверить, но теперь… должна признаться Вам, Мама, что до глубины души привязана к России. И это не слепой энтузиазм, мешающий мне видеть преимущества иных стран перед Россией: я чувствую все, чего ей не хватает, но вижу также и то, какой она может стать, а каждый её шаг вперёд радует меня».
Так состоялось обретение новой родины. И ещё одна радость: она ждала ребёнка. В 1799 году майя 18, в среду по утру в исходе седьмого часа» Великая Княгиня родила дочь Марию. В её честь в Петербурге была «пушечная пальба» из 201 выстрела. Но радость оказалась недолгой. Прожив год, маленькая Мария умерла. Первый удар обрушился на Елизавету Алексеевну. Материнское горе на время отдалило её от супруга. Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна с нескрываемым раздражением говорила о невестке: «Конечно, она умна, но недостаток её в том, что она очень непостоянна и холодна, как лёд».
Сердечная рана, которую почувствовал Александр, заметив холодность жены, исцелилась с помощью красавицы-польки М.А. Нарышкиной-Четвертинской. Их связь продолжалась четырнадцать лет, родилась дочь.
В ночь с 11 на 12 марта 1801 года произошёл дворцовый переворот. Был убит Павел I. Елизавета Алексеевна описала это событие в письме к матери с позиции женщины, чей муж оказался без вины виноватым в преступлении, совершенном не им, но при его попустительстве: «Великий князь Александр, нынешний император, был абсолютно подавлен смертью своего отца, от того, каким образом тот скончался, его чувствительная душа навеки останется истерзанной». В эту трагическую минуту Елизавета Алексеевна поражает своим самообладанием, выдержкой и тактом. «Войдя в этот хаос, похожий на сновидение, я стала вести разговоры с людьми, с которыми никогда до этого не говорила, да, может быть, мне и не придётся обращаться к ним до конца моей жизни. Я умоляла Императрицу успокоиться, я делала одновременно тысячу дел, сама принимая решения. Эту ночь не забуду никогда!».
Однако, став императрицей, Елизавета Алексеевна предпочитала держаться на втором плане. Мало кто так близко и так, верно, как она, изучил сложный характер и непроницаемую душу «сфинкса» (по точному слову А.С. Пушкина) — Александра I. Поэтому во всех её действиях проходит как бы нота стушевывания, как единственно возможная, чтобы не раздражать венценосного супруга. Имя Елизаветы Алексеевны меркнет в боевых тревогах того времени, в блеске славы, окружавшей самого победителя Наполеона. Тем более что на активную роль в политике претендовала Екатерина Павловна, самая даровитая и любимая из сестёр Александра. А Мария Фёдоровна с её известной благотворительностью занимала первенствующее место и ревностно не допускала к себе соперниц.
Отчасти естественной, отчасти вынужденной потребностью стало для Елизаветы Алексеевны держаться в стороне от людей и событий. Она искала уединения, общества немногих близких ей друзей. Отлично зная по-русски, она интересовалась современной литературой, любила сочинения Н.М. Карамзина, молодого А. С. Пушкина, который воспел полуопальную царицу:
Я, вдохновлённый Аполлоном,
Елизавету втайне пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламенённою душой.
Я пел на троне добродетель
С её приветною красой.
Стихотворение имело и более широкий политический смысл. Елизавета Алексеевна пользовалась сочувствием и популярностью в либеральных кругах русского общества. «Не рождённый царей забавить», Пушкин знал о тайном проекте нового дворцового переворота — замены Александра I его супругой. Душой этого замысла был поэт Ф. Н. Глинка, стоявший во главе «Вольного общества любителей российской словесности». В журнале общества «Соревнователь просвещения» и было опубликовано пушкинское сочинение.
В 1825 году Елизавета Алексеевна тяжело заболела. Её внешний вид, слабый голос, лихорадочный румянец — все это говорила о неизлечимой болезни. «Благочестивейший самодержавный монарх», которому доктора сообщили об опасности, вдруг словно прозрел. В нем проснулся обыкновенный человек — слабый, несчастный, самолюбивый, замученный совестью и запутавшиеся человек в противоречиях. Александр видел, как сгорает на глазах тихая, все еще прекрасная женщина. Нельзя ли вернуть утраченное счастье?..
Решено было ехать на русский юг — в Таганрог. Тамошние уединение принесло заметное облегчение императрице и возобновило прежные нежные отношения супругов. «Где же убежище в этой жизни? — писала Елизавета матери, — когда думаешь, что все устроилось к лучшему и можешь насладиться им, является неожиданное испытание, решающее возможностью воспользоваться тем добром, которые окружают нас. Это не ропот — Бог читает в моем сердце — это лишь наблюдение, тысячу раз сделанное и теперь в тысячный раз подтверждённое событиями».
Внезапно Александр I захворал, тяжело простудивший во время прогулки верхом. Процесс был скоротечным, 19 ноября 1825 года император скончался. Елизавета Алексеевна пережила супруга всего несколько месяцев. «Мы вместе пережили все эпохи жизни. Часто отчуждённые друг от друга, мы тем или иным образом сходились, очутившись, наконец, на истинном пути» — оглядываясь назад в прошлое, писала Елизавета незадолго до смерти.
Им было нужно прожить рядом целую жизнь, чтобы в конце её вновь оценить и обрести друг друга. Теперь уже навсегда.

 

 

МАРИЯ — КОРОЛЕВА ВЮРТЕМБЕРГСКАЯ

Она родилась 11 сентября 1822 года в Петербурге и была третьим ребёнком из семи детей императора Николая I и императрицы Александры Фёдоровны — четверых мальчиков и троих девочек. Ближе всего — а в юные годы и просто неразлучны — они были со старшей сестрой Марией. В мемуарах современников, на картинах и гравюрах великие княжны упоминались и изображались обычно вместе: то девочки сидят на балконе, как на полотне Тимофея Неффа, то — за клавесином, запечатлённые английской портретисткой Кристиной Робертсон.
Как и другие дети, Ольга Николаевна получила прекрасное образование. Русскому языку её обучал литератор Плетнев, ректор Петербургского университета. Великая княжна рисовала карандашом и кистью под руководством профессора Зауервейда.
Маркиз Астольф де Кюстин, посетивший Россию в 1839 году, писал, что Николай I только в «кругу семьи забывает о своем величии. Только здесь вспоминает он, что человек имеет свои прирождённые радости и удовольствия, независимые от его государственных обязанностей». Придворная фрейлина А.Ф. Тютчева отмечала в своём дневнике, что покои императора, императрицы и других членов императорской семьи располагались в Зимнем дворце «в большой близости, что создавало интимную семейную жизнь». «Сон юности» — так назвала Ольга Николаевна свои мемуары. Семейный круг, по её меткому определению, был «счастливый остров», полный гармонии, любви, взаимной близости и защищённости, но одновременно — остров свободы, индивидуальности каждого. С щемящей грустью вспоминала Ольга Николаевна то время.
Сестры бесконечно дорожили этой атмосферой семейного благополучия. Ольга Николаевна даже признавалась, что они мечтали вообще не выходить замуж или о том, чтобы Бог сделал их совсем «простыми», незаметными. Но время пришло...
Первой вышла замуж Мария, став женой Максимилиана, герцога Лейхтенбергского. Вслед за ней Ольге пришёл черед идти под венец. Но «женихов нет, каких требуется, — сетовала А. О. Смирнова в письме к В. А. Жуковскому, — а время давно пришло, и Ольга Н. побледнела перед Александрой (младшая сестра, которую в семье прозвали Адини — Л.М.), которая похорошела удивительно и притом жива, умна и весела, как птичка беззаботная». Летом 1843 года в Петергоф прибыл двадцатидвухлетний Фридрих Вильгельм, сын ландграфа Гессен-Кассельского. Приглашая его, российский император и его супруга имели тайные брачные планы, которые связывались с Ольгой. Однако юный гость сразу был пленен красотой младшей сестры. Адини, которой только что исполнилось восемнадцать лет, пыталась сопротивляться нахлынувшему чувству. Она испытывала укоры совести и чувство вины перед Ольгой, любимой сестрой и ближайшей поверенной. Но Ольга Николаевна великодушно «уступила» жениха, ясно осознав внезапную и неотвратимую любовь с первого взгляда. Молодым людям понадобилось всего десять дней, чтобы принять важное решение. Императрица Александра Фёдоровна писала своему брату, прусскому королю: «Мы очень довольны этим радостным событием. И хотя мы желали, конечно, чтобы прежде предстала перед алтарём наш ангел Олли, тем не менее не устаём благодарить небо за то, что оно даровало нашей Адини такого милого, доброго, юного жениха».
На следующий день после праздника Рождества 1843 года в Петербурге в Малой церкви Зимнего дворца состоялась церемония бракосочетания. Но счастье молодых было недолгим. Скоротечная чахотка, усиленная беременностью, свела Александру Николаевну в могилу. 30 июля 1844 года она родила мальчика, который прожил чуть больше часа. Не узнав этого, мать последовала за ним пять часов спустя. «Видеть папу было поистине душераздирающе, — писала Ольга в своих мемуарах, — совершенно внезапно он превратился в старика. Мама много плакала». В память о юной княжне в Петербурге была открыта Александринская женская больница, а в Царском селе в 1850 году поставлена часовня с изваянной И. Витали мраморной статуей Александры Николаевны с мёртвым ребёнком на руках.
Время шло, а Ольга Николаевна никак не могла выбрать суженого. Отчасти причина заключалась в её характере. «Хотя Ольга Николаевна женщина с душой и одарена всеми прекрасными женскими качествами, — писал П. Долгоруков в одном из «Петербургских очерков», — но одарена рассудком холодным, умом здравым и вместе с тем большим самолюбием; она отказала одному из влиятельных немецких государей потому лишь, что он не король, и чрезвычайно была недовольна, когда расстроился план свадьбы её с наследным принцем Баварским». Так постепенно многочисленные достоинства красавицы Великой княжны — воспитанность, острый ум, высокое чувство собственного достоинства — стали для неё наказанием, мешая обрести достойного мужа.
Впервые они встретились в 1838 году во Фридрихсхафене. Но тогда кронпринц не произвёл на неё особого впечатления: «Никакой приветливости и добродушия», да к тому же неразговорчив («слово клещами не вытащишь»), как все вюртембергцы. Прошло восемь лет, прежде чем они увиделись снова. Ольге исполнилось двадцать два. Страх одиночества пересилил страх потери родины и любимых родителей. Она дала согласие на брак с Фридрихом Карлом Александром, и молодые отправились в Штутгарт.
Но словно свыше был предопределён Ольге Николаевне трагический путь. Она мечтала о детях, о продолжении рода. Увы, это так и осталось «сном юности», как и мечта о гармоничном союзе по образцу родителей. Почти сразу после свадьбы Карл стал жить собственной жизнью. Почти все зимы (как он выражался, «ради поправки здоровья») он проводил на Ривьере в сомнительной мужской компании. Историк П.И. Бартенев записал слова племянницы Ольги Николаевны, баронессы Е. Г. Строгановой: «Она была совсем несчастная, так как супруг её, король, предан был греху содомскому».
Отсутствие детей, полное одиночество в браке, тоска. Когда 25 июня 1864 года, после смерти Вильгельма I, Карл был провозглашён королём Вюртемберга, а она — королевой, Ольга не испытала счастья.
Умная, образованная, с твёрдым характером, все свои силы она посвятила развитию благотворительности. Не просто отдавая дань традиции, а по зову сердца. Творя благо, помогая больным, бедным, сиротам, она делилась своей невостребованной теплотой и хоть отчасти замаливала грехи супруга. Благотворительность приобрела для неё глубокий, жизненно важный смысл. Список её благодеяний обширен: организация именного фонда и Высшая школа для девочек, педагогическое училище, дома милосердия, приют для увечных, женская обитель в Штутгарте, лечебница имени Карла и Ольги в Ульме, больница их имени во Фридрихсхафене, госпиталь в Штутгарте, школа для малолетних детей в Штутгарт-Берге, наконец, лечебное заведение для малышей, прозванное на швабский манер «Ольгеле».
В земле Вюртемберг ни для кого не было секретом влияние Ольги Николаевны на супруга. Её политическая воля, широкий кругозор помогали ей в делах правления. Так она была воспитана, в этом видела своё предназначение. Историки описывали её: благородна, умна, прекрасна, богата, к тому же остроумна, образованна, энергична — истинная Королева. Сохранились и другие мнения. Так, одна критически настроенная современница записала: «Ольга, в качестве кронпринцессы, полностью командовала своим супругом, после занятия ею трона в Штутгарте здесь воцарился русский бабский режим». И все же верноподданные немцы подчинялись своей королеве, прислушивались к её мнению министры. Только король оставался во власти своих слабостей. Сколько раз пыталась Ольга заставить мужа расстаться с его «двойственными» друзьями — безрезультатно. По свидетельству современника, Эдуарда Мерике, Карл был прежде мечтатель, чем реалист, человек, живший в плену иллюзий. В 1891 году Карл скончался, Ольга пережила его лишь на год. Она скончалась во дворце во Фридрихсхафене на берегу Боденского озера. Сорок шесть лет прожила Ольга Николаевна в Вюртемберге. «Мы называли её нашей, — говорил во время панихиды прелат Шмидт, — 18 лет — кронпринцесса, 27 лет — царствующая королева и один год — вдова». По словам священника, Ольга «благословила» землю Вюртемберг своей «добротой и верностью», её «деяния милосердия» навсегда останутся в памяти вюртембергцев. Кончина королевы повергла в траур весь Вюртемберг, в церквах читалась надгробная речь об умной и благородной правительнице.

 

НАШЕ ДОСЬЕ: ЛЮДМИЛА АЛЕКСЕЕВНА МАРКИНА

Заслуженный работник культуры Российской Федерации, доктор искусствоведения, заведующая отделом живописи XVIII – первой половины XIX века Государственной Третьяковской галереи, профессор Российской академии живописи, ваяния и зодчества.
Активно разрабатывает тематику русско-немецких художественных связей XVIII-XIX веков. Благодаря целому ряду научных стипендий имени Гейдельрина, Немецкой службы академического обмена, фонда Веймарской классики Л.А. Маркиной удалось собрать в Германии обширный изобразительный и архивный материал. Дополненный сведениями из архивов и музеев России, он стал основой для многочисленных публикаций, среди которых две монографии «Портретист Георг Христов Гроот и немецкие живописцы в России середины XVIII века», «Живописец Фёдор Моллер».
Людмила Маркина — автор проектов выставок «Немецкая и австрийская живопись XVIII века в Московских собраниях» (1996), «Екатерина Великая и Москва» (1997), «Русская живопись эпохи Бидермейера» (1999).