НЮРНБЕРГ. ТАЙНЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Вступление

французский публицист.

По материалам Нюрнбергского процесса.

Нюрнберг — город на севере немецкой земли Бавария, известный средневековыми сооружениями, среди которых крепостные укрепления и каменные башни в Альтштадте (Старый город). На территории Нюрнбергской крепости, расположенной на северной окраине Альтштадта, находится Императорский замок, окруженный зданиями с красными крышами. На площади Хауптмаркт (Центральная площадь) можно осмотреть позолоченный фонтан Шёнер-Бруннен (Прекрасный фонтан) с несколькими статуями, установленными на разных уровнях, и церковь Фрауэнкирхе XIV века в готическом стиле...Книга известного французского публициста Раймонда Картье, которая выходит впервые на русском языке в нашем издательстве, представляет значительный интерес для всех россиян. Не только в силу того, что она посвящена эпохальным событиям, свидетелями и участниками которых мы все были. Не только потому, что автор сумел из массы материала, которым он располагал, взять самое главное, самое существенное и изложить это в доходчивой форме. Но и потому, что ознакомившись с предлагаемой книгой, читатели сумеют сделать некоторые выводы и провести некоторые параллели, могущие облегчить понимание сущности происходящего сейчас.

Считаем необходимым, однако, оговорить, что автор в оценке событий и личностей высказывает взгляды, с которыми нам трудно согласиться. В частности, это особенно ярко проявляется в первой главе, посвящённой личности Гитлера. Здесь, несомненно, налицо преувеличение значения личности диктатора и умаление роли его окружения, тех сил, на которые он опирался. Недооценивает Картье так же и роль «теории» национал-социализма; ибо именно она имела решающее значение в том факте, что Гитлер пришёл к власти при поддержке значительной части немецкого народа. Она же определяла, с другой стороны, и режим оккупации.

Такая ошибочная тенденция Картье объясняется, нам кажется, тем, что он не столкнулся в жизни с диктатурой Гитлера и её осуществителями — многочисленными маленькими гитлерами. Этим же объясняется и чрезмерный «объективизм» в характеристике самого диктатора.

Следует отметить так же наивность, проявляемую автором в анализе «восточной кампании». Сводить все к суровой зиме и военным ошибкам немецкого командования, ни слова не сказать о «курсе политики на Востоке», о розенберговщине и её последствиях, наконец, о позиции российского народа, по сути дела, определившей исход всей борьбы, для опытного политического журналиста непростительная ошибка. Правда, она может быть частично объяснена тем обстоятельством, что книга была написана ещё в 1946 году.

Текст статьи

Продолжение и конец
Нюрнбергский трибунал. Тайны Второй мировой войныНесправедливость и суровость фюрера ускорили падение качеств высшего командного состава армии. Начатая победителями под Млавой и Седаном, русская кампания заканчивалась посредственностями. Гитлер не терпел военачальников с характером и отказывался верить, что характер обычно сочетается с талантом.
«В Мондорфе, — рассказывает Кайтель, — меня в течении двух дней допрашивала русская комиссия. В конце допроса русский генерал отвёл меня. в сторону и спросил: „Объясните мне, почему вы сместили всех ваших лучших генералов? Нам ведь тоже случалось смещать генералов за проигранные битвы, но если они были вообще хороши, то мы их снова пускали в дело. Посмотрите, Тимошенко был разбит под Харьковом, но потом он снова встал во главе армий. Вы же кончали войну с людьми даже не второго, а третьего сорта“.

 

 

СООБЩЕНИЕ ГЕНЕРАЛА ИОДЛЯ

Раймонд Картье, известный французский публицист, выпускник юридического факультета Парижского университета, но всю свою жизнь он посвятил журналистикеГенерал-полковник Альфред Иодль представлял собою в Нюрнбергском процессе гораздо более значительную фигуру, чем маршал Кайтель — типичный бюрократ Главного Штаба.
Иодль был настоящим стратегом и теоретиком военного искусств» Его военное образование было построено на солидном историческом фундаменте: он считался в германской армии лучшим знатоком наполеоновских войн и доктрин. В течении всей войны, он был начальником оперативного отделения ОКВ. Он может считаться главным советником Гитлера в полном смысле этого слова.
Иодль, как и Кайтель, был чужим человеком среди аристократов, занимавших ещё главные командные посты в германской армии. Большая часть генералитета говорила о нем в тоне снисхождения, почти презрения. «Пара Кайтель-Иодль, — говорили генералы, — не пользовалась уважением в армии, которая видела в них послушное орудие фюрера». Такое отношение, вероятно, способствовало укреплению национал-социалистических симпатий Иодля. Он ополчился против традиционных генералов, которые не хотели признавать его за равного себе. Помимо того, он искренне восхищался военным гением Гитлера. Профессионал преклонялся перед превосходством любителя.
Иодль, однако, проявил больше прозорливости, чем его повелитель. «Первые сомнения в нашей победе, — сказал он в Нюрнберге, — зародились во мне зимой 1941-42 гг.». Мы уже видели, как в 1942 и 1943 г. г. он пытался протестовать против мании военного величия Гитлера. Он отмечал его стратегические ошибки. «Фюрер, — сознается он, — постепенно терял правильное представление о действительном положении вещей. Он упорно хотел держаться на всех фронтах, независимо от общего хода войны. Он цеплялся до самого конца за свои завоевания только из соображений престижа и в конце концов преследовал одну цель: вести возможно дольше военные действия вдали от границ Райха».
«Весной 1944 г., — говорит Иодль, — я подал фюреру записку, в которой проводил идею, что единственный наш шанс добиться почётного мира это — отразить неизбежную попытку англо-американцев высадиться на континенте. Я предлагал пожертвовать, если нужно, остальными фронтами для того, чтобы сосредоточить во Франции необходимые силы. Гитлер меня не слушал».
В архивах Нюрнберга имеется под шрифтом L. 172 обширный документ, составленный генералом Иодлем. Это запись о совещании, состоявшемся в Мюнхене 7. 11. 1943 г., на котором присутствовали райхслайтеры и гаулейтеры Райха, т. е. самые высшие партийцы. Этот протокол, и в особенности пояснительные таблицы, составленные ОКВ и частично использованные Иодлем, являются драгоценным материалом для истории. Они дают полную картину стратегического положения Германии в начале пятого года войны, незадолго до высадки союзников и поражения Германии.
Я уже цитировал частично этот документ. Теперь я хочу рассмотреть его целиком и дать общий анализ.
Характерны уже первые фразы. Они свидетельствуют о повреждении германской морали, о дрогнувшем внутреннем фронте. «Демон разложения, — говорит Иодль собравшимся, — приближается шаг за шагом. Все трусы ищут выход в том, что они называют „политическим решением“. Они советуют договариваться вместо того, чтобы биться. Капитуляция была бы концом Германии. Против волны неприятельской пропаганды и против трусости, которая охватывает ваши области, вы бессильны. Поэтому я хочу дать вам объективное и правдивое представление о состоянии наших дел, чтобы вы почерпнули в нем необходимые элементы для поднятия морали нации».
Затем Иодль сделал исторический обзор, начав с прихода национал-социализма к власти. Он оправдывал решения Гитлера и перечислил его победы — блестящие, но всегда недовершённые.
«Должны ли мы были, — спросил он, — перенести войну в Англию и сделать попытку высадки в крупном масштабе? Далее, в виду перспективы вступления в войну США, было необходимо принять в соображение оккупацию некоторых островов Атлантического океана, как например Исландии и Азорских островов. Из этих опорных пунктов мы были бы в состоянии наносить особенно чувствительные удары английской морской торговле и защищать территорию Европы, подобно тому, как сейчас Япония защищает Азию, опираясь на свои базы в Тихом океане. Однако фюрер вполне разумно отказался от этих целей. Не только завоевание, но и оборона и удержание этих пунктов и морских путей к ним потребовали бы таких воздушных и морских сил, которыми мы не располагали.
В течении первого периода войны, когда наше превосходство на суше было тотальным, полная победа была нам недоступна из-за безнадёжной слабости нашего флота. Высадка в Англии, подготовленная до малейших деталей, но с импровизированными транспортными средствами, не могла быть осуществлена потому, что нам не удалось подавить английскую авиацию».
Рассказав о крушении плана захвата Гибралтара и неудачах в Средиземном море, вызванных неспособностью итальянцев, Иодль перешёл ко второму жгучему вопросу войны:
«Сегодня, после наших повторных неудач 1943 года, перед нами все время встаёт вопрос: не сделали ли мы крупной ошибки в оценке силы большевиков? Если рассматривать детали военных операций, то ответ должен быть, невидимому, положительный: да, ошиблись. Если же брать поход на Россию в целом, то не остаётся более никаких сомнений в нашей ошибке. Война, как и политика, не поддаётся арифметическому учёту; один из самых важных уроков, какие даёт опыт войны, это — сознание трудности оценить силу противника. Даже когда все элементы правильно оценены и взвешены, ещё невесомые факторы и целей становится ясным только в течении самой борьбы».
«Тем не менее ситуация все же выясняется. В течении нашего продвижения в громадную неизвестность, которая зовётся Россией, мы были вынуждены не только увеличить численность нашей армии, но также и улучшить наше вооружение; таким образом, сейчас мы привели нашу армию в такое состояние, какое было бы для нас недостижимо, если бы мы оставались в покое. Сейчас нас приводит в дрожь одна мысль о том, что ожидало бы нас, если бы мы перед лицом опасности остались пассивными. Рано или поздно, мы были бы захвачены врасплох.
Хотя ни в 1941, ни в 1942 г. г. нам не удалось сломить боевую силу неприятеля и поставить Россию на колени, однако мы можем считать положительным результатом уже то, что мы отбросили большевизм далеко от наших границ».
Но 1943 год был свидетелем неудач и скопившихся угроз, которые Иодль не мог отрицать. Хотя, очевидно, не могло быть и речи о критике действий Гитлера, однако Иодль позволил себе наметить допущенные ошибки.
«После первых неудач зимы 1941 года на восточном фронте и в Северной Африке, Германия и её союзники собрали силы, чтобы разбить Россию в новом наступлении и чтобы вырвать у англичан их базы в западной части Средиземного моря. Крупные операции, предпринятые на Кавказе и на дельте Нила, потерпели неудачу из-за недостатка сил и несовершенного снаряжения. В Средиземном море наши западные противники впервые оказались сильнее нас в воздухе, как количественно, так и качественно. России удалось стабилизировать фронт у Сталинграда и на Кавказе и, при помощи зимних холодов, её новые армии успели проломить фронт на участках Волги и Дона, где наши линии были заняты частично нашими союзниками. 6-я армия, состоявшая из лучших германских частей, но измученная недостатком снабжения и жестокой зимой, не выдержала борьбы с превосходными силами неприятеля».
Высадка неприятеля в Северной Африке и кампания в Тунисе также стоили Германии тяжёлых потерь.
«В конце зимы 1942-43 гг., — говорит Иодль, — германские силы были напряжены до крайнего предела. Возможно было восстановить 6-ю армию и 5-ю танковую армию, но четыре армии наших союзников были окончательно потеряны».
Генерал Иодль не дал своим слушателям никакой надежды на улучшение военного положения в будущем.
«Наши тактические резервы на востоке, — сказал он, — исключительно хорошо снаряжены, но наличный состав их таков, что исключает возможность крупных операций. Пришёл конец подвижности нашей армии и конец — за исключением восточного фронта — нашего превосходства в воздухе. Экономическая мощь наших противников и подавляющее их превосходство в человеческом фонде уже дают себя чувствовать. Полное банкротство Италии во всех областях и отсутствие военной промышленности у остальных союзников Германии не могут быть возмещены усилиями одной Германии».
«Вот почему инициатива перешла к противникам Германии и почему мы и наши союзники, которые борются плечом к плечу с нами, вынуждены были перейти к обороне».
Затем Иодль описал отпадение Италии и его бедственные последствия. Он признал, что сейчас Германия не в состоянии производить стратегические переброски сил, которым она была обязана своими крупными успехами 1917 и начала 1918 годов, так как теперь неприятель повсюду имеет превосходство в силах. Он отметил кризис наличного состава армии, кризис рабочих рук, кризис сырья, все эти глубокие язвы, которыми покрылось тело истомлённой Германии.
«Но, — сказал он, — что тяжелее всего воздействует на наш внутренний фронт и передаётся и на боевой фронт, это террористические налёты неприятеля, которые обрушиваются на наши дома, на наших жён и детей. По вине Англии война приняла вновь такие формы, какие она имела в эпоху расовых и религиозных войн и какие в наше время считались уже невозможными.
Психологические, моральные и материальные результаты этих налётов таковы, что эти налёты безусловно должны быть ограничены, если не полностью исключены. Правда, что эти налёты — как и все крупные несчастья — имеют и некоторые благоприятные последствия. Перед лицом руин бледнеют все социальные комплексы; всякая зависть, скупость, все мещанские чувства исчезают из человеческой души. Но для нас это слабое утешение. Чрезмерные требования, которые мы предъявляем к нашим лётчикам, наша неспособность держаться на уровне наших неприятелей в области авиационной промышленности, и в частности в истребительной авиации, привели нас к тому положению, в каком мы сейчас находимся.
Но усилия фюрера и райхсмаршала преодолеют этот кризис. Первые результаты уже дают себя чувствовать. Мы выровняем баланс и противопоставим четырёхмоторным бомбардировщикам англосаксов дальнобойную зенитную артиллерию. Достаточно, чтобы неприятель терял 10-12% своих самолётов за каждый налёт. Быть может, он будет в состоянии возместить эти потери в материале, но никоим образом не в лётном составе. Сверх того, при этих потерях мораль экипажа неизбежно падает, особенно у американцев, которые не имеют ни малейшего понятия о том, во имя чего они сражаются. Я совершенно уверен, что благодаря нашему новому оружию и нашим новым техническим изобретениям, налёты сплочённых соединений, разрушающих наши города своими «коврами из бомб», будут ликвидированы».
Это была первая надежда, которою Иодль порадовал райхслайтеров и гаулейтеров. За нею следовала другая.
«Однако, — сказал он, — наибольшие надежды командование и народ Германии возлагают на подводную войну. Она является единственным сектором, где мы ведём наступление. Правда, в течение последних месяцев мы потерпели в этой области крупные неудачи, и общая цифра потопленного тоннажа не превышала вновь построенного неприятелем. Эта неудача явилась результатом мер, принятых противником: усиленной охраны караванов авиацией, введения усовершенствованных аппаратов для обнаружения подводных лодок и пользования глубинными бомбами большой силы. Но этот кризис должен быть преодолён и он будет преодолён. С нашей стороны уже приняты меры, чтобы сломить неприятельскую оборону и восстановить боевое превосходство, наших подводных лодок».
Сообщение Иодля было равносильно признанию своего поражения. Оно доказывало неопровержимо, что Германия превзойдена своими неприятелями на всех секторах борьбы и что баланс сил все более склоняется против неё. В каждой нации, не охваченной безумием, оно должно было привести к заключению, что следует попытаться вступить в переговоры, быть может даже подумать о капитуляции, чтобы избежать бесполезной бойни и колоссальных бесцельных жертв. Но Иодль закончил своё катастрофическое сообщение гимном фюреру: «Моя глубокая вера в победу, — сказал он, — основана на том факте, что Германия возглавлена человеком, предназначенным вести свой народ к славному будущему. Я могу засвидетельствовать, что он является душой как военного, так и политического руководства, и что сила его воли, как и его творческие способности, воодушевляют и движут всю германскую армию. Моя преданность фюреру и моя вера в него безграничны».
Так говорил тогда Йодль, тот самый Иодль, который пытался уверить судей в Нюрнберге, что он был в то время почти в немилости и что его вера в дух справедливости Гитлера была потрясена.
Речь Иодля была дополнена цифрами и таблицами, изготовленными ОКВ. Они дают полное и точное представление о германских силах в этой фазе войны и об их распределении.
В Финляндии немцы держали 176.800 человек первоклассных войск. В Норвегии они имели 380.000, всего 13 дивизий и 1000 орудий калибра 10 мм и больше. В Дании стояло всего три дивизии невысоких боевых качеств, всего 106.500 человек.
На Западе Германия ожидала наступления, Побережье, — гласит пояснение Главного Штаба, — почти повсюду не представляет затруднения для высадки и обладает сетью шоссейных и железных дорог, позволяющей неприятелю быстрое продвижение. Быстрое и опасное!
«Овладение нашими оборонительными сооружениями предоставило бы противнику Бельгию, Голландию, север Франции и промышленные районы Западной Германии. Это было бы фатальным для Германии.
Даже частичный успех, например, создание предмостного укрепления, представлял бы серьёзную опасность. Неприятелю, благодаря его превосходству в численности и в материале, не трудно было бы расширить предмостное укрепление и прорвать наш фронт.
Поэтому необходимо отразить и разбить неприятеля раньше, чем он достигнет берега».
С этой целью немцы выстроили Атлантический вал. «Невозможно, — говорит сообщение Главного Штаба, — укрепить все побережье, длиной в 2600 километров, непрерывной системой укреплений одинаковой глубины. Тем не менее число сооружённых фортов и опорных пунктов превышает все до сих пор построенные сооружения, в том числе и линию Мажино».
5. 300.000 кубических метров бетона было употреблено на Атлантический вал, сооружено 8.449 фортов, опорных пунктов, батарей и отдельных орудийных позиций; 2.692 орудия крупного и среднего калибра и 2.354 противотанковых орудия были установлены в этих казематах. 27 дивизий были предназначены для обороны побережья; 21 дивизия, в том числе 11 танковых, были наготове для контратаки, и 7 новых дивизий, в том числе 3 парашютистов были в периоде формирования. Общее количество людей, числившихся на продовольствии, равнялось 1.708.990, в том числе 1.370.780 бойцов.
Против них, на другой стороне Ламанша, в ожидании посадки на суда, союзное командовали сосредоточило 40 или 41 дивизию пехоты, в том числе 4 или 5 американских; 9,5 танковых дивизий; 2 дивизии воздушного десанта и 7 батальонов парашютистов. Общая вместимость транспортного флота достигала 11-12 пехотных дивизий и 1-2 танковых дивизий. «Силы и ресурсы неприятеля, — говорил германский Главный Штаб, в настоящее время достаточны для операции большого стиля, — вторжения на континент Европы. Вероятно, они будут ещё усилены в течение ближайших месяцев». Главный Штаб выводил следующее заключение:
«Для отражения нашествия с Запада наши наличные силы — даже включая все наши тактические резервы — будут недостаточны. Для этой битвы, которая решит исход войны, необходимо будет призвать всех немцев, способных носить оружие, оставив тыл Германии почти без мужчин».
Эти документы доказывают, что инвазия англо-американцев в июне 1944 г. не застала германскую армию врасплох. Если отдать себе отчет в технических трудностях предприятия, то следует признать высадку англосаксов в Нормандии одним из самых блестящих военных успехов в истории.
В Италии, на второстепенном фронте, германское командование держало 396.000 человек. Балканы, где не было открытой войны, требовали от Германии ещё больше сил. В экономике истощённой Германии Балканы занимали одно из первых мест: они поглощали 50% всего потребления нефти, 100% хрома, 60% боксита, 29% антимония, 21%, меди. Там надо было держать сильные гарнизоны на случай высадки и против многочисленных партизан, захвативших все горные районы. Германский Главный Штаб определял силы партизан Тито в 90.000, Драже Михайловича — в 30.000 и число греческих повстанцев Зерваса в 20-25.000. Против этих сил Германия держала на Балканах 24 дивизии, всего 612.000 человек.
Итак: 600.000 на Балканах, 400.000 в Италии, 1.300.000 во Франции, 500.000 в Дании и Норвегии! Второй фронт существовал для Германии ещё прежде, чем первый англосакс вступил на берег Нормандии. Вся Европа обратилась в ожидании нашествия в одну сплошную крепость и высасывала силы Германии, ослабляя её на главном и решающем фронте — восточном.
Записка германского Главного Штаба о положении на востоке говорит следующее:
«Протяжение фронта — 1.200 километров. Развитие войны было таково, что исключало возможность создания постоянного фронта и вызвало необходимость применения системы подвижной обороны, которая давала неприятелю возможность маневрировать и наносить неожиданные удары. „Вследствие этого нашему командованию трудно сосредоточивать крупные массы войск, и, таким образом, наши силы почти всегда уступают неприятелю в численности“.
Германское командование расценивало своего противника следующим образом:
«Боеспособность русской пехоты постепенно уменьшается, хотя обучение её заметно улучшилось. С другой стороны, качество вооружения быстро прогрессирует (автоматы, миномёты и т. п.). Артиллерийское дело поставлено на широкую ногу. «Ежемесячно выпускается 1.200 орудий.
Принцип пользования артиллерией состоит в сосредоточении огня на узких секторах, по германскому методу. С этой целью созданы артиллерийские корпуса. Расходование снарядов максимальное.
Соединения специального назначения (противотанковые полки, мортирные полки) формируются в большом масштабе.
В начале войны советская армия имела 21.000 танков, большей частью лёгких и устарелых. К 1 октября 1943 года она имела уже 9.000 тяжёлых танков последней модели. С июня 1941 по октябрь 1943 года советская армия потеряла 52.000 танков. Месячная продукция — 1.700 танков. Создаются тактические соединения для действий на далёком расстоянии (проникновение в глубину и операции окружения). Использование центров тяжести.
Советская авиация значительно уступает нашей, но надо признать, что её командование, организация и материальная часть значительно улучшились. Появление в большом количестве новых советских штурмовиков особенно досаждает нашим войскам.
После 1941 года советское командование восприняло германские методы. Лозунг 1941: «Шаг за шагом назад» больше не существует, и тактические движения при отступлении теперь стали правилом. Командование стало более гибким. Оно умеет схватить момент слабости противника и искусно использовать начальный успех.
Несмотря на первоначальные потери, Красная армия сейчас значительно усилилась, благодаря новым мобилизациям и непрестанным пополнениям. Состав армии был минимальным 1 января 1942 года — всего лишь 2.300.000 человек. Сейчас он достиг максимума — 5.500.000 человек. Сверх того, сейчас идут новые призывы и формируются тактические резервы для зимней кампании (около 50 дивизий).
В настоящий момент Красная армия насчитывает 327 дивизий пехотных и 51 танковую».
Это картина армии, постепенно усиливающейся, армии, все время пополняемой из неисчерпаемых ресурсов огромной неистощённой страны, армии могущественной, несмотря на все потери. Образ армии, которая прошла суровую школу поражений, но сумела их использовать для своего усиления.
Против этой армии Германия имела 200 своих дивизий плюс 10 дивизий румынских и 6 венгерских. 4.183.000 человек, из них 3.900.000 немцев.
Сила ещё огромная и сила полноценная. Но уже клонящаяся к упадку. Само по себе численное превосходство советской армии не было решающим, но неравенство непрерывно росло в её пользу. Германская армия была утомлена. Она опиралась на истощённую страну, разоряемую непрерывными налётами англосаксов. Армия не пополнялась. В её громадном теле уже были зародыши гибели, и они размножились.
В конце 1943 г., как на востоке, так и на западе, анализ ситуации, произведённый самими немцами, ближайшими сотрудниками фюрера, приводил к роковому выводу: Германия обречена на поражение и спасения нет.
Самое изумительное это то, что она сопротивлялась ещё полтора года. Эти месяцы агонии прошли под трагическим лозунгом, данным Гитлером:
«Я не капитулирую!» Этот человек в своём неистовстве продолжал наполнять мир руинами и преступлениями, без всякой жалости к своему народу, который он ввергал в бездну и подвергал проклятиям всего мира.
Величайшим из всех преступлений Гитлера было то, которое он совершил против германского народа.

 

 

КАК ГИТЛЕР ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ УМЕРЕТЬ В БЕРЛИНЕ?

В течение осени 1944 года, — рассказал Кайтель, — здоровье Гитлера пошатнулось.
Он находился в это время в Растенбурге, в Восточной Пруссии. Он отчаянно цеплялся за эту область. Русские наступали. Теряя из виду общий ход войны, фюрер яростно защищал исторические земли Тевтонского ордена.
«Если я уеду отсюда, — сказал он, — Восточная Пруссия будет потеряна». Голос его стал глухим. Он беспрерывно отхаркивал. Его мучили боли желудка и глисты. Его окружение, после 20 июля непрестанно опасавшееся нового покушения, подозревало, что он отравлен.
«Случалось, — говорит Кайтель, — что он по два-три дня оставался в постели. Он вставал, однако, чтобы принять дневной рапорт и не позволял входить в свою комнату, пока он не был вполне одет. „Смотрите только, — говорил он мне, — чтобы посетители не оставались у меня больше получаса; это слишком утомляет мой голос“.
Кайтель советовал ему вернуться в Берлин. Сперва он отказывался, повторяя, что его отъезд вызовет падение Восточной Пруссии. Затем он заявил:
«Мне нужно вернуть свой голос: я должен говорить к немецкому народу». В начале декабря он вернулся в свою Новую Канцелярию, стоявшую среди руин, в которые обратилась столица Германии.
В его убежище ему была сделана операция горла. В течение восьми дней он писал свои приказания на листке бумаги. Он подготовлял тогда наступление в Арденнах, последнюю вспышку былого духа германской армии, последний бросок затравленного зверя. Для этой операции Гитлер вызвал из отставки маршала Рундштедта, уже дважды впадавшего, в немилость. Перед отправлением на фронт маршал явился к фюреру. Надежда на повторение триумфа 1940 года вернула молодость старому солдату. «Какой человек! — сказал Гитлер Кайтелю, — это именно то, что мне сейчас нужно».
В день Рождества Гитлер говорил по радио. Его речь, полная темных и страшных угроз, подействовала на полураздавленную Германию, как освежающая буря. «Мы теряли веру, — говорили многие немцы, — Рождественская речь вернула нам её на некоторое время». Гитлер обещал новое страшное оружие и ожидание этого оружия поддерживало агонию Германии.
«Целью наступления в Арденнах, — сказал Иодль, — был Антверпен. В течение нескольких дней танки Рундштедта продвигались в Бельгию под прикрытием новых реактивных (без пропеллерных) самолётов. Паника охватила страны, только что освобождённые англо-американцами. Им казалось, что Германия возродилась, но в действительности это была умирающая Германия. Наступление, ведённое слабыми силами и на узком фронте, выдохлось.
«Рундштедт, — сказал Гитлер Кайтелю, — слишком стар. У него уже нет необходимой энергии, чтобы поспеть из одной части фронта в другую». До последнего момента человек, погубивший германскую армию, взваливал все неудачи на своих генералов.
Тем не менее, он обошёлся с Рундштедтом прилично. Он его освободил от командования с выражением благодарности. Он призвал его к себе, дал ему орден Железного Креста с мечами и дубовыми ветвями и сказал: «Отдыхайте пока; вы мне ещё будете нужны».
С этого момента Германия была лишь терзаемой добычей. Мёртвое кольцо вокруг нее сомкнулось. С воздуха её бомбили день и ночь. С запада союзники перешли Рейн — этот исторический барьер Германии. С востока русские форсировали Одер. Развалины городов пылали. Заводы останавливались; поезда перестали ходить. Угрюмое население с тоской слушало немолчный рокот неприятельских моторов, доносившийся с неба. В фольксштурм (народное ополчение) забирали стариков, детей и даже инвалидов, являвшихся на учение на костылях. Все понимали, что надежды больше нет никакой и все ждали конца, поражения, как избавления. Тем не менее дикая и упрямая воля фюрера ещё поднимала на борьбу этот народ, привыкший к беспрекословному повиновению. Придя к власти, он сказал: «Я никогда не капитулирую». Теперь, чтобы сдержать своё слово, он заставил народ истекать кровью.
Он не хотел даже отказаться от остатков своих завоеваний. «Мы держали ещё Балканы, Италию, Венгрию и Норвегию. Вместе с западным фронтом, — говорит Кайтель, — это поглощало три четверти наших сил».
И в то же время Германия была захвачена врагами почти вплоть до Берлина.
В середине апреля Кайтель и Иодль заявили Гитлеру, что невозможно помешать соединению американцев с русскими. Они добавили, что дни Берлина сочтены. Гитлер ответил, что война будет продолжаться.
В своей послушности, доходящей до преступления, ОКВ разработало новую организацию обороны. Остатки Великого Райха, незанятые ещё неприятелем, — побережье Балтийского моря, часть Восточной Пруссии, Норвегия, Ганновер, район Гамбурга — были соединены под начальством адмирала Дёнитца. Вторая зона была создана из Баварии, Австрии и части Северной Италии. Горный характер южных районов позволял ещё дальнейшее сопротивление, продление фикции гитлеровского государства. Было условлено, что фюрер лично примет там командование.
Когда Кайтель и Иодль предложили этот план Гитлеру, он сперва ответил отказом. Пришлось его умолять об этом; под влиянием трагического оборота событий он, наконец, согласился. Он взял своё согласие обратно, когда ему представили на бумаге картину раздела… «Я не подпишу этого никогда, никогда. Прочь с этим…» Взор его упал на обозначения, которые Иодль дал этим двум зонам: север и юг. «Я не хочу этих названий, — сказал он. — Поставьте „зона А“ и „зона Б“.
В принципе, однако, он в конце концов согласился. Решено было принести Берлин в жертву. Начались приготовления к переходу правительства в новую столицу — Берхтесгаден.
20 апреля был день рождения фюрера. В календарях 1945 года этот день был отмечен крупными красными буквами, но германские города, ещё не занятые неприятелем, уже не имели окон, чтобы вывесить из них красные флаги.
Тем не менее, в Канцелярии состоялся приём. К Гитлеру привели группу берлинских мальчиков, отличившихся во время бомбардировки. Потом Геринг, Дёнитц, Борман, Кайтель, Иодль, несколько офицеров и несколько чиновников выстроились в ряд. Гитлер прошёл перед ними, пожимая им руки. Когда он подошёл к Кайтелю, он сказал ему: «Вы меня спасли. Решение, которое вы заставили меня принять в Растенбурге, было правильно. Благодарю вас». В ответ Кайтель выразил радость, что видит снова фюрера здоровым и бодрым. Никто не заметил по этому поводу, что каждый день этого здоровья стоит Германии тысяч жизней.
Когда это невесёлое празднество закончилось, Гитлер приказал прочесть рапорт о военных событиях. Рапорт был длинный и нерадостный. Затем Гитлер говорил с глазу на глаз с Герингом. Когда Кайтель подошёл к ним, фюрер сказал ему: «Райхсмаршал выражает желание отправиться в Берхтесгаден; я не вижу к этому препятствий».
«В этот момент, — говорит Кайтель, — было ровно семь часов вечера. Мы едва имели время спуститься в бомбоубежище. Американская авиация помогла ему отметила день рождения фюрера».
Через два дня — 22 апреля — Гитлер был в нервном и подавленном состоянии. Он подозвал к себе Геббельса, потом его жену и детей. Военный рапорт он принял с отсутствующим видом. Когда все встали, чтобы разойтись, Гитлер задержал Бормана и Кайтеля. Он смотрел на них некоторое время молча, сумрачным, потерянным взглядом. Потом он произнёс:
«Я не покину Берлина».
«Я был ошеломлён…», — говорит Кайтель.
Самолёты были готовы. Часть Главного Штаба была уже в Берхтесгадене. И, самое главное, последняя стратегическая комбинация, последняя битва за Германию была построена на оставлении Берлина. Ибо оставалась ещё одна надежда, это армия Венка. «Гитлер, — сказал Кайтель, — сам сформировал её. Он отобрал в неё лучшие дивизии, взятые с различных фронтов. Армия была расположена к югу от Гамбурга, в центральном пункте, прикрытая с востока Эльбой. Гитлер имел намерение бросить её на сравнительно слабые американские колонны, продвигающиеся из Гарца».
Этот манёвр мог иметь успех. Быстрый удар армии Венка мог дезорганизовать американцев, так как их северный фланг был оголён и беззащитен. Инвазия англосаксов могла быть задержана. Но, конечно, при этом отпадал вариант ожесточённой обороны Берлина.
В этот момент явился служащий отдела печати, вызванный по приказанию фюрера. Гитлер спросил его — распространяется ли на улицах его прокламация и дана ли она для оглашения в радио. Человек отвечал утвердительно.
— Что за прокламация? — спросил Кайтель.
Гитлер скрестил руки.
— Фюрер в Берлине — ответил он. — Он останется в Берлине. Он никогда не покинет Берлина. Он будет защищать Берлин до последнего момента.
Он обратился к Кайтелю:
— Вы отправляетесь завтра в Берхтесгаден.
— Слушаюсь. Когда вы туда приедете?
— Я останусь в Берлине.
— В таком случае я не еду в Берхтесгаден.
— Вы должны подчиняться моим приказам. Где Иодль?
Иодль подошёл. Гитлер повторил ему то, что он сказал Кайтелю, и прибавил:
— Вы будете сопровождать маршала в Берхтесгаден.
— Но, — возразил Иодль, — вы не можете руководить операциями из Берлина. Вы не можете командовать без вашего Главного Штаба.
— Райхсмаршал (Геринг) будет командовать за меня. Спор продолжался три часа. Генералы без конца повторяли свои доводы. Если бы они знали, что фюрер хочет защищать Берлин, они приняли бы иные меры, но теперь уже поздно менять планы. Армия Венка ожидала сигнала к наступлению и, быть может, победа ещё возможна и не так далека. Защищать Берлин — это значит пожертвовать последним шансом к спасению. Это равносильно самоубийству.
Гитлер не возражал. Он не прерывая генералов. Он не сердился. Он только повторял время от времени глухим голосом:
— Я принял окончательное решение… Я принял окончательное решение… Я его не изменю.
Наконец, они поняли. До самого последнего момента, до абсурда он верил в свою победу. «Он верил, — утверждает Кайтель, — что он спасет Германию силой своего гения». Внезапно он увидел, что все потеряно и что он сам погиб. Все стратегические комбинации бессильны против Судьбы. Не оставалось ни времени, ни места, чтобы закончить новое страшное оружие, которое он готовил втайне — ураниевую бомбу; подземные мастерские, где шли работы по её изготовлению, были разрушены англо-американской авиацией. Оставалось одно — достойный конец. И он должен был быть здесь, в Берлине, а не в каком-то Берхтесгадене.
Было уже восемь часов вечера. Видя бесплодность своих усилий, Кайтель уступил.
— Я поеду в армию Венка, — сказал он, — чтобы объяснить ему новую ситуацию и обсудить, что можно сделать для спасения Берлина. Я надеюсь, дать Вам ответ завтра утром. Иодль останется в моей главной квартире. Я отправлюсь тотчас же.
— Хорошо, — сказал Гитлер. — Но Вам надо перед отъездом поесть.
Он вдруг стал спокойным, как человек, принявший последнее решение. «Он сам принялся хлопотать, — говорит Кайтель, — чтобы мне подали бутерброды, шоколад и полбутылки коньяку».
Кайтель отправился вместе с Иодлем. Они ехали вместе до главной квартиры, расположенной в Крампнице, на западной окраине Берлина. В темноте автомобиля Иодль произнес медленно:
«Сейчас дело идет только о битве за Берлин. Это совсем новая задача; я буду работать над ней всю ночь».
В Фонтенебло маршалы Наполеона имели мужество пожалеть Францию — историки их в этом несправедливо упрекали. Кайтель и Иодль эти автоматы из Главного Штаба — не имели мужества сказать Гитлеру, что пора прекратить бесполезную бойню.
Через Магдебург — вернее, развалины Магдебурга — Кайтель проехал к генералу Венку. По его словам, он не рассказал Венку обо всем, что происходило в Канцелярии, но лишь известил его о новой задаче — спасти Берлин. Он ему тут же продиктовал приказ, потом он отправился взглянуть на войска. Он говорил в течение ночи с начальниками дивизий и с командирами полков Впечатление было очень хорошее.
На следующий день, 23 апреля, около часу дня Кайтель был уже снова в Крампнице, В сопровождении Иодля он направился в Канцелярию.
Тишина полумёртвого города нарушалась отдельными сухими выстрелами. Иодль пожал плечами. «Это русские дальнобойные орудия начинают обстрел Берлина».
Гитлер казался спокойным. Кайтель наклонился к Иодлю и прошептал ему на ухо: «По-видимому, дела поправляются. Вчера был душевный кризис, сегодня снова все в порядке». В силу долгой привычки, Кайтель судил об общем положении по выражению лица своего повелителя.
Сведения об армии Венка, по-видимому, доставили удовольствие фюреру. Так, по крайней мере, показалось Кайтелю. Быть может, он не заметил, что отчаяние наложило на лицо Гитлера маску, которой ещё никогда не бывало: спокойствие.
— Я иду уснуть часа на два, — сказал Кайтель. Затем я отправлюсь в армию Венка. Я осмотрю наши позиции на севере Берлина, затем группу генерала Гейнрици на северо-западе. Я постараюсь двинуть весь фронт вперед и дам вам ответ завтра.
— Вы не успеете, — отвечал Гитлер, — сделать все это за один день. Вы могли бы отправиться к группе Гейнрици завтра или послезавтра.
Фраза неслыханная в устах Гитлера. Человек, который всегда подгонял время и мучил подчинённых своим нетерпением, теперь вдруг заявлял: это не спешно.
Кайтель уехал. 24-го, на обратном пути его автомобиль был остановлен: русские окружали Берлин. ОКБ было уже не в Крампнице, но в бараках в Фюрстенбергском лесу. В полдень Кайтель встретился там с Иодлем. Тот рассказал ему, что он говорил по телефону с фюрером и сделал последнюю попытку склонить его к отъезду из Берлина. Он снова потерпел неудачу.
«Я потребовал самолёт на аэродроме в Рехлине, — рассказывает Кайтель. — Я хотел попытаться спуститься в Берлине вечером. Мне сказали, что густой туман окутывает город и что полет надо отложить.
Я попытался тогда собрать несколько батальонов и боевые припасы и переправить их в Берлин по воздуху. Запросил по этому поводу фюрера по телефону. Я припоминаю, что он сказал мне: «Пришлите сперва подкрепления и потом прибывайте сами».
Но на следующий день, 25 апреля, адъютант фюрера фон Белов сообщил мне, что посадочная площадка перед Бранденбургскими воротами изрыта воронками от снарядов и что пристать самолёту невозможно. Затем телефон замолк совсем.
«Мы пытались, — говорит Кайтель, — поддержать сношение с Берлином при помощи радиофонии. Мы подняли привязной воздушный шар с антенной. Передача была отлична, но 28 апреля в полдень, в тот самый момент, когда нам давали Канцелярию, шар был сбит русскими».
За стенами убежища, где протекали последние часы фюрера, никто и никогда больше не услышал голоса, который заставлял трепетать Европу — голоса Гитлера.
Один человек вышел из ада, именуемого Берлином, и успел присоединиться к Кайтелю. Это был генерал авиации Грейм. В тот момент, когда его аэроплан подымался с импровизированной дорожки у Бранденбургских ворот, осколок снаряда раздробил ему ногу. Он сообщил Кайтелю, что между фюрером и Герингом произошла крупная ссора. Геринг, прибыв в Берхтесгаден, телеграфировал, что он принял на себя верховное командование и что он намерен вступить в переговоры о мире. Гитлер ответил смертным приговором Герингу, но, принимая во внимание его долголетние заслуги, он смягчил наказание и ограничился тем, что освободил его от всех его функций. Он, Грейм, назначен был главнокомандующим воздушных сил. Он отправился в Берхтесгаден, но прибыл туда лишь для того, чтобы там умереть, так как вовремя перелёта у него началось заражение крови.
Тем временем Кайтель старался осуществить свой план освобождения Берлина. Армия Венка начала наступление с юго-запада. Она пыталась установить единый фронт, заполнив брешь между группой армий Гейнрици на севере и 9-ой армией на юге. Она подвигалась в полном порядке, приближаясь к Крампницу и Потсдаму. В главной квартире, ютившейся в Фюрстенбергском лесу, был ещё проблеск надежды.
И вдруг разнеслась паническая весть: русские подходят! Войска Гейнрици дрогнули и остановились. Солдаты начинали понимать, что их ведут на безнадёжное предприятие.
«Я отрешил Гейнрици от командования», — говорит Кайтель. (Жалкая комедия!). Фельдмаршал, бывший всегда лишь безмолвной тенью Гитлера, в последнюю минуту хотел проявить свой авторитет. Он пытался командовать. Как будто поражение автоматически не отрешало от командования всех германских генералов, начиная с него самого!
«Иодль, — продолжает он, — торопил меня с отъездом. Русские приближались. Я ещё медлил, так как я надеялся установить сообщение с фюрером. Наконец, нам пора было спасаться. Мы отступили за полчаса до прихода русских».
Вечером в Ваарене, где в большой ферме нашли убежище остатки ОКВ, Кайтелю принесли телеграмму фюрера:
«Это не была, — вспоминает он, — радио-телефонограмма, но настоящая телеграмма. Я дословно помню её содержание: „Ожидаю помощи Берлину. Что делает группа Гейнрици? Где Венк? Что с 9-ой армией? Почему нет удара танков на севере Берлина?“.
Вопросы спешные, тревожные. Быть может, в своем подземном убежище, сотрясаемом разрывами русских снарядов, Гитлер переходил от надежды к отчаянию?
«Иодль, — говорит Кайтель, — приготовил ночью ответ и передал мне. Это было приблизительно следующее:
«У нас нет сведений о 9-ой армии. Венк успешно продвигается к Потсдаму, его части уже достигли озера. Атака танков на Крампниц не имела успеха. Южное крыло Гейнрици отступило к западу». Я прибавил к донесению от себя ещё фразу «Я и офицеры вашего Главного Штаба день и ночь с войсками, объясняя им, в чем их задача и что поставлено на карту».
Затем походная главная квартира продолжала свой путь к западу. Она остановилась у Любека. Кайтель снова получил телеграмму от Гитлера, извещавшую, что к нему послан адъютант с новыми приказаниями. Этот адъютант не прибыл.
29-го апреля адмирал Денитц вызвал к себе Кайтеля. Он показал ему телеграмму Гитлера, которою он назначался преемником фюрера. Наконец, 30-го пришла последняя телеграмма, посланная, по мнению Кайтеля, Геббельсом.
В ней стояло: «Фюрер скончался»...
Нюрнберг — город на севере немецкой земли Бавария, известный средневековыми сооружениями, среди которых крепостные укрепления и каменные башни в Альтштадте (Старый город). На территории Нюрнбергской крепости, расположенной на северной окраине Альтштадта, находится Императорский замок, окруженный зданиями с красными крышами. На площади Хауптмаркт (Центральная площадь) можно осмотреть позолоченный фонтан Шёнер-Бруннен (Прекрасный фонтан) с несколькими статуями, установленными на разных уровнях, и церковь Фрауэнкирхе XIV века в готическом стиле...

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11

   
  1. 5
  2. 4
  3. 3
  4. 2
  5. 1

(0 голосов, в среднем: 0 из 5)

Материалы на тему