ДНЕВНИК ПИСАТЕЛЯ

Вступление

советский прозаик, сценарист, драматург и журналист,
специальный корреспондент. Дважды лауреат Сталинской премии второй степени.

Продолжение. Аркадий Первенцев: Дневник войны

Текст статьи

Аркадий Первенцев14 СЕНТЯБРЯ 1941 г. Факт. Под Ельней сыграло большую роль новое оружие Костикова. «РС» уничтожило немцев как огненным смерчем. Монтированные на грузовики, применяя тактику подвижной огневой точки, «гитары» смели с лица земли передний и последующий края обороны. Сейчас нужно много «РС» и скорее, пока немцы не похитили его секрет.
Факт. В Одессе одели в матросскую форму озверелых граждан Одессы и бросили их в бой. Прославленная форма черноморцев влила ещё больше отваги в сердца защитников города, и румыны были совершенно в панике. Матросы идут в атаки, и матросов много.

17 СЕНТЯБРЯ 1941 г. Сегодня двухлетие освобождения наших братьев-белорусов и украинцев. Сегодня наши братья снова закабалены. Сданы Украина, почти вполовину, вся Белоруссия, Молдавия, Бессарабия, Литва, Латвия, Эстония, часть РСФСР. Немцы перешли Днепр у Кременчуга и, вероятно, стремительно катятся на Полтаву. Полтавский бой вряд ли грянет. Настоящий отец отечества Пётр Великий лежит под мраморным саркофагом в Петропавловской крепости. Он умер в зените славы созданного им Отечества. Сегодня его великие останки осаждают немцы. Германская армия в Гатчине. Германская армия подходит к Полтаве. Разрушены и взяты Чернигов и Смоленск. Взят Новгород. Взят Екатеринослав. Взята Нарва. Пали гордый Измаил и Николаев. Пали города, которые помнили славу Суворова, Кутузова, Петра Великого и прочих славных орлов России.
«Мы не боимся угроз со стороны агрессоров и готовы ответить двойным ударом на удар поджигателей войны, пытающихся нарушить неприкосновенность советских границ. Такова внешняя политика Советского Союза». (Бурные, продолжительные аплодисменты.) Сталин, 10 марта 1939 года, вечером на XVIII съезде ВКП(б).

Слишком много было аплодисментов. Если бы все эти хлопки повернуть на создание материальных ценностей для обороны, можно было бы иметь ту технику, которая сейчас лимитирует наши отпорные действия. Дай бог, чтобы мысли мои были неправильны, чтобы Россия снова вышла победителем. Но горько сейчас и беспомощно. Я болен. Я сам не могу ринуться в бой и искупить ошибки моих руководителей. Я могу воспевать словом героизм и трагедию моего народа, который остался великим, настоящим и прежним. Но достаточно ли этого в этот период колоссальной борьбы миров?
Панфёров выезжает на фронт завтра. Его реабилитировали, но посылают в искупление на фронт, на смоленское направление. Шутили о солдатской доле, к которой Панфёрову придётся привыкать впервые. Но это лучше, чем ходить беспартийным за трусость.

21 СЕНТЯБРЯ 1941 г. Вчера и сегодня ведутся ожесточённые бои за Киев. Судя по подготовительной статье военного корреспондента «Правды», Киев будет сдан. Сдача Киева — дело часов. Бои ведутся уже на окраинах города, немцы прорвали укрепления.
Конечно, с точки зрения стратегии нашего генерального штаба, удлиняющего коммуникации врага и сберегающего собственные ресурсы, сдача Киева целесообразна. Очень трудно оборонять город, имея в тылу широкий Днепр с единственным мостом, который вряд ли удастся сохранить. Конечно, погибнет Днепровская флотилия, её надо взрывать при отступлении, ибо Днепр на этом протяжении и, кажется, на всем даже перестал быть советским, а остался в нескольких пунктах только рубежом, временно сдерживающим продвижение германской армии.
Если мы посмотрим на продвижение кременчугской и черниговской групп германских войск, то они, безусловно, направлены, кроме продвижения на Полтаву и Харьков (армейская группа, форсировавшая Днепр у Кременчуга), также для охвата киевской группы русских войск. Конечно, у Киева остались только заслоны, народное ополчение и героические граждане, обречённые на смерть, но все же имеются армейские резервы, которые нужно своевременно вытянуть, чтобы избегнуть угрозы окружения и истребления.
Падение Киева на рубеже зимней кампании имеет большое моральное значение. С падением Киева для некоторых перестаёт существовать ещё одна республика — Украинская. Немцы, конечно, создадут украинское правительство в Киеве и произведут какие-то махинации с использованием предателей-националистов для отторжения Украины от России. Вряд ли теперь найдётся свой Хмельницкий! Падение Киева — это трагедия Украины.
Теперь все правобережье в руках Гитлера. Теперь нам очень трудно будет протиснуться на правый берег Днепра даже в случае перемены счастья в нашу сторону. Немцы значительно лучше нас умеют организовать активную оборону на рубежах. А такой рубеж, как Днепр, при условии сохранения прежней боеспособности германской армии, труднопреодолим.
Анализируя достигнутые успехи германского оружия, оружия наших противников, можно сделать вывод, что, несмотря на потери в людях и материалах, Гитлер добился превосходных успехов. Зимние квартиры им, конечно, обеспечены. Германская армия нависла над Питером, Москвой, Крымом, Кавказом и всем черноморским побережьем. Спасение России возможно только в образовании других фронтов, куда Гитлеру необходимо будет оттянуть не менее 150 дивизий. Найдётся ли силы у наших союзников, располагающих смехотворно убогими кадрами полевых обученных войск, оттянуть на себя такую армейскую махину?
Пожалуй, они и не заинтересованы в этом. Сражение на Востоке, обескровливающее и Россию, и Германию, продолжается в выгодных для Англии положениях. Они помнят слова Сталина и на съездах, и слова Молотова на сессии Верховного Совета, они знают цену сегодняшней трагической дружбе между Россией и собой.
Против нас, произведших организацию во время войны, выступила армия, разбившая военные организации всей Европы, армия, имеющая генералитет, воспитанный Шлиффеном, Мольтке, Гиндебургом, нация, сплачиваемая около десяти лет изуверским учением, глубоко знающим порочные струны души человеческой... Если мы победим, — а мы обязаны победить, — это будет слава только НАШЕМУ ВЕЛИКОМУ РУССКОМУ НАРОДУ...

23 СЕНТЯБРЯ 1941 г. Вчера нашими войсками после многодневных ожесточённых боев оставлен Киев.
Сдан седой дедуган Киев. Кровью обливается сердце. Неужели в Киев, на его древние улицы, видевшие великих мужей Украины, ступили ноги немцев?
Через Золотые ворота Богдана вливаются полчища гуннов.
Вероятно, взорваны и днепровская военная флотилия, и красавец мост, и арсенал.
Киев в руках немцев! После двадцати лет советской власти, после крови Щорса, Боженко и миллионов свободных украинцев. Тяжело! Не верится! Сердце закипает горечью и злобой.
Вчера я видел Костикова и Третьякова. Их приветствовал красноречивый актёр с лицом ужасным, как кошмар. Им читала рассказ Горького о матери актриса Бирман, им играл Яков Флиер, им играл на аккордеоне Гринвальд. Их слушали два человека, красивых и благородных, с крепкими мускулами и светлыми головами — Костиков и Третьяков. Они сказали по нескольку слов, но это были слова мужчин, оторванных от ручек пулемётов при приближении психической атаки. Третьяков говорил о ликвидации «выпадов». Выпады! Его мучает то, что чувствуется нами. Выпады материалов, полуфабрикатов, нужных ему как директору самолётного завода.
Сдача Криворожья, Запорожья, Днепропетровска, Кременчуга и т.п. — это выпад заводов-смежников. Это подрубание корней у куста, питающего завод.
Я понял его и понял его переживания.
Костиков думал о новом оружии. Он стоял перед народом искусства как богатый человек, окружённый родственниками, которым он может бросить любую подачку... «Когда я включал радио и слышал музыку, я отдыхал, и мозг мой становился на место. Вы помогали мне тоже... вы мои соавторы».
У Костикова на груди блестела Золотая Звезда Героя Труда, орден Ленина играл золотыми краями, Красная звезда и медаль за двадцатилетие Красной Армии. Я смотрел на его красивое лицо, на лоб, покрытый мелкими, вздувающимися при волнении жилками, на его выцветшую гимнастёрку и медную звезду на поясе и видел перед собой солдата, которых тысячи, которые спасут Россию или погибнут.
Люди, сидевшие в зале, смотрели на него как на мессию. Они пришли, чтобы послушать человека, давшего ещё одно оружие для их спасения. Они бешено аплодировали ему, видя в нем спасителя. Но я видел и другие огоньки в их глазах. Если он не спасёт, они первые уничтожат его, изобьют камнями.
Но потом я посмотрел на него внимательно и увидел одну только мысль — дать победу своей Родине.
Жилки вздулись на его лбу, он думал, рассеянно слушал, был скромен, величествен... мысли его были далеко... Его оторвали от дела, и он стал скучать и искать выхода, куда уйти. Но начался концерт, и правила приличия потребовали остаться. Он слушал отвратительный голос солиста ГАБТ, резкие крики Бирман, и усталость опустилась на его лицо. Вряд ли это помогало ему работать. Потом пришли веселые номера оперетки (Лебедева, Качалов), балетная пара полинезийцев, и Костиков захлопал и заулыбался. Он начал отдыхать. Началось великое действие искусства. И я понял всю нелепость нашей художественной пропаганды. Мы всячески напичкиваем людей тяжёлой, угнетающей дух пропагандой, а мы должны веселить дух, а утяжелиться он сумеет сражениями, делами этого сурового времени...
Ленинград находится в смертельной опасности. Он окружён сильными армиями Гитлера. Ленинград защищается отчаянно. Не знаю, что спасёт Ленинград. Не ожидает ли его судьба Киева?
Сдача Ленинграда — ещё один удар по сплочению народа, удар по мощи моральной и материальной нашего государства.
Нельзя сдавать Ленинград, а следовательно, и Балтийский флот, а следовательно, и Кронштадт...
Этого никогда не простит нам история... никогда...

24 СЕНТЯБРЯ 1941 г. Сегодня на Можайском шоссе нас обогнала машина, специально вымазанная грязью по самую крышу. За рулём сидел человек в черных очках и меховой летной безрукавке.
— Кошиц! — воскликнул я. — Это Димка!
Кошиц специально обогнал меня, чтобы я узнал его и где-то приостановился. Мы обошли его, поприветствовали и задержались возле контрольно-пропускного пункта, что у Немчиновки.
Мы выскочили с Верочкой из машины и пошли к нему.
— Куда, Дима?
— На войнишку, Аркадий, — сказал мне он, — а это товарищи тоже со мной на войнишку.
Позади сидели два артиллерийских подполковника в «мирных» петлицах.
— Счастливого пути, Дима, — сказали мы, — возвращайся целым.
— Вернусь, — сказал Димка, — до свидания, Аркаша. Прости, что не сумел попасть на премьеру.
Мы расстались на Можайке. Грязная машина Кошица покатила вправо — на войну, мы — прямо по Минскому до Переделкино. У переезда Димка помахал мне рукой в кожаной авиационной краге. Я ещё раз оглянулся, но Димкина «эмка» перекачнулась через горбатину железнодорожного переезда и скрылась за соснами. Подполковник Кошиц, офицер Красной армии, имеющий певицу-сестру, эмигрировавшую в Америку, помчался на войнишку, очевидно, организовывать планерные авиадесанты.
Утром я зарегистрировался для Всеобуча и уехал смотреть фильмы «Крылатое племя» и «Оборона Одессы». Грозные дни Одессы тронули меня до слез. Это обречённый героический Мадрид. Мальчик с мешком песка на баррикаде. Мостовые, разламываемые ломами! Тяжело, товарищи, даже не фронтовику, даже 24.IX.1941 г....

1 ОКТЯБРЯ 1941 г. Тройственная конференция работает уже второй день. Сталин принимал лорда Бивербрука и Гарримана два раза, беседовал. Немцы пишут, что союзники приехали в Москву, чтобы оказать теоретическую помощь. Лозовский опровергает это, говорит о разрушительной для немцев силе этой «теоретической помощи». В Америке, Германии и Италии пишут о мире, вернее, о возможностях мира между Германией и СССР. Вероятно, это наша работа, чтобы надавить на психологию наших союзников замедленного действия.
Сегодня опубликовано сообщение о падении Полтавы.
Враг начинает стучаться в ворота Харькова!
Ночью стреляли немного. Мы видели в метро Белорусского вокзала давку женщин и детей во время стрельбы. Ужасно... Стрельба вскоре прекратилась. Но сколько было криков, детского плача, стонов...
Одесса и Питер держатся...
Думаем пойти посмотреть Галину Уланову в зале им. Чайковского.
Вчера несколько фашистов напали на Москву неожиданно, даже без объявления тревоги. «Апельсины» сбросили в районе МОГЭСа, в электростанцию не попало, но вокруг побило людей, и, главное, много детей. Бомба упала также в Клементовском, на Полянке и т.п. Горела какая-то древняя церковь, которую тушила пожарная команда. Вот такие дела произошли вслед за выступлением Галины Улановой. Атака с воздуха прошла рано, около девяти часов. Вероятно, немцы бросают на Москву какие-то новые высотно-скоростные бомбардировщики.

6 ОКТЯБРЯ 1941 г. Сегодня, примерно к часу, значительно похолодало и в воздухе начала летать крупная моль. Итак, с первым снегом одна тысяча девятьсот сорок первого года. Первый снег ударить сможет и по фашистам, но плохо будет и нам. Идёт кампания «зимней помощи». Хотя она у нас не так называется. Сдача тёплого для армии идёт под знаком, конечно, принудительным. Почему? Тёплых вещей нужно много, но их страна не имеет. Уже двадцать лет шерсть почти не выпускалась на внутренние рынки. Люди ходили в крайнем случае в бумазее, шелках, хлопчатке. Для армии нужны меха, шерстяные носки, меховые шапки-ушанки, тёплые безрукавки, валенки, полушубки. Но этого нет. Сдают всякую рванину, но и той мало. Покупают байковые одеяла, шьют из них безрукавки, штаны и т. п. Гитлер тоже собирает тёплые вещи и внутри страны, и вне её, в районах оккупации. В первую очередь ограблена классическая страна шерстяных вещей — Норвегия. Там он, конечно, поживился, и у его солдат, действующих на русском фронте, не будет «холодной» задница. В этом уж трудно сомневаться.
На широкой магистрали Садового кольца, в начале шоссе на Можайск и Минск, выстроены зенитные крупнокалиберные орудия в темно-зелёных брезентах-чехлах. Грузовики со снарядами. Расчёты, в шинелях, с фляжками, в касках, выстраиваются возле грузовиков. Их проверяют, обходя, сержанты. Подъезжает ещё много грузовиков с коричневыми плоскими ящиками зенитных снарядов. Колонна, очевидно, идёт на фронт. Вообще, все формирования теперь проходят на Садовом кольце. Отсюда автоколонны, прикрытые хвоей, катят на поля сражений, которые очень недалёки, если писатели-фронтовики могут приезжать в Москву при получении насморка.
Что представляет из себя Москва на третий месяц сражений? Прежде всего, она вся камуфлирована. Главные здания выкрашены разноцветными полосами, дающими провалы светотени при аэрофотосъёмке. Магазины и общественные места, помещающиеся в первых этажах, повсеместно завалены мешками с песком, конечно, снаружи. Сахарного песка становится все меньше и меньше. По карточке полагается, кажется, 400 граммов, но выдают в три приёма. Сахар становится предметом спекуляции, его продают по 20 рублей. До войны он был 5 рублей. Цены выросли на 400%. Мясо на рынке 36 рублей, масла совсем нет. По карточкам получают служащие 200 гр., иждивенцы 100 гр. В месяц. Магазины становятся все пустее и пустее. Горит Украина, основной поставщик питания, а дороги к югу на простреле и загружены перевозками. Москва отправляет миллионы посылок эвакуированным. Посылают тёплые вещи, но кое-какие хитрецы умеют выслать и сладкое. Особенно хорошо идут по снабжению посылками Урал и Волга. Туда ещё свободней и послать, и поехать. Но, вероятно, там предвидится плохая зима. Очень худо с продуктами и топливом. Дров пока нет. Обещают начать отопление жилых домов с 15 декабря. Бензин для частных машин не дают совсем, за редким исключением. Бензин на рынке стоит на 100% дороже. В городе никто не покупает люстр, настольных ламп, инструментов (музыкальных), мебели. Все, что идёт на украшение жизни, никого не интересует. Большой ажиотаж вокруг выпивки. Началось пьянство. Достать трудно. Это усиливает жажду даже у непьющих.
Театры работают по воскресеньям с часу дня и с 5 часов или с 6.30. Большинство обслуживает армию, но в театры лёгкого жанра большой наплыв желающих. К примеру, мы с Верочкой не могли достать билеты на «Сильву». Звонили несколько раз. Нельзя. «Переаншлаг», — сказал грубым голосом администратор. В кинотехнические фильмы по ПВО, по Всеобучу, по штыковому бою. Учат, как тушить зажигалки, как уберечься от ОВ, как оказать первую помощь газоотравленному и раненому. Выходят киносборники «Победа за нами». Вышло уже пять номеров. Последний номер удачный. Показана противовоздушная оборона Лондона и Москвы, разгром немцев под Ельней, оборона Одессы. В кино ходят толпами. Иногда там захватывает тревога — тогда зрители сидят до утра в киноубежище. Продолжается время пребывания с любимой девушкой.
Настроение у народа не весьма хорошее. Наружно почти ничего не заметно. Поругивают недостатки нашей организации. Говорят, что на Юго-Западном фронте сменено руководство. На фронт отправился сам Тимошенко. Ворошилов снимался с англо-американской делегацией почему-то в обыкновенном френче, без маршальских звёзд и регалий.
Бои идут на всем фронте.
Харьков держится... Кое-где имеются местные успехи. На фронте появились истребительные английские части. Конечно, их мало, но моральное значение велико. Ежедневно — упоминание в сводках и очерках об англичанах.
На улицах падает снег, мокро и грустно.

7 ОКТЯБРЯ 1941 г. Сегодня получено сообщение о взятии Орла. Город Орёл взят опять-таки при помощи парашютного десанта. Немцы стремительно двигаются на юге, прорезая наши армии своими огненными клещами. Манёвр и разведка против беспомощности маневрирования и совершенной потери слуха и зрения.
Под Ленинградом стало лучше. Якобы взят нами снова Кингисепп, отбиты Новый Петергоф и Царское село. Шесть танков «КВ» (Клим Ворошилов), посланных для атаки по Петергофу, сделали чудеса. Они прошли своими полутораметровыми гусеницами и стотридцатитонным весом по пехоте, столовым, окопам, огневым точкам и выдавили немцев, как блох. На гусеницах привезли куски мяса, волосы, борщ, котелки и т. п. Танки сделали путиловцы. Но мало, очень мало танков делаем мы... Нет брони... все упирается в недостаток электричества. Днепрогэса нет, Волховской гидроэлектростанции нет. Броня требует очень много электричества. Эвакуированные заводы уперелись в недостаток энергии. Полевые станции много ли дадут!
Перерезана дорога на юг, идущая через Орёл-Курск-Харьков. Дорога через Воронеж простреливается все время. Очень тоскливое настроение. Если пал Орёл, нелепо и неожиданно, то такую же участь могут наследовать и Москва, так же как Харьков, Курск, Воронеж и Саратов. Голова идёт кругом. Чувствуешь свою полную беспомощность в решении всех этих проклятых проблем войны.
— Учитесь метать гранаты!
Все люди должны научиться метать гранаты. Следовательно, германскому оружию и организованной военной силе противопоставляется оружие буров или испанских патриотов зари девятнадцатого века.
— Учитесь метать гранаты!
— Как вооружённому отбиться от вооружённого?

8 ОКТЯБРЯ 1941 г. Тучи сгущаются. Над Москвой нависла суровая опасность. Немцы прорываются к Москве. Гитлер в своей речи сказал, что отдал приказ своим вооружённым силам в течение октября покончить с Москвой и большевизмом. Генеральное наступление Гитлера против Москвы началось 5-го. Уже бои идут на вязьминском и орловском направлениях. Немцы бросают воздушные десанты почти вокруг Москвы. Настроение всех кругов чрезвычайно подавленное. Сегодня отдано распоряжение о дополнительной эвакуации из Москвы женщин и детей.
В нашем Союзе все подавлены, шушукаются, собираются тикать в Ташкент и т. п. Никто не хочет защищать. Стыдно! Стало холодно. Колонны идут на фронт с замёрзшими красноармейцами. Редко кто имеет плащ-палатки. Все скрючились. Приезжающие из провинции говорят о плохих настроениях крестьянства. Я думал, что эти настроения характеризуют только Подмосковье...
Как бы то ни было, враг стучится в ворота Москвы. На наших глазах разыгрывается величайшая историческая трагедия великого, фактически беспомощного народа. Хочется верить и верить в счастливый исход. Так тяжела была жизнь. Так трудно приходилось карабкаться по ней, и вот даже неуверенное это должно погибнуть. И винить даже некого сейчас... Надо сражаться. Очевидно, не только пером: «Учитесь метать гранаты!»

9 ОКТЯБРЯ 1941 г. Германское командование умно повело наступление. Пали Брянск, Вязьма и т. п. Линия наших войск, оказывается, не могла противостоять концентрированному удару германского командования. Москва спешно эвакуируется. Сегодня принято решение эвакуировать заводы. Заводы становятся на колеса под мокрым, снежным небом России. Заводы, на которых кровь детей России. Величайшие труды нации фактически вывозятся на свалку. Уже ползут по шоссе грузовики со станками. Но это разве выход? Если сейчас снять на колеса авиазаводы, значит, недодать фронту 2000 самолётов в месяц. А кто нам даст эти самолёты? Наши неудачные союзники? Панфёров говорит, что имеются армии на Волге и Урале. Но почему они не вводятся в сражения в этот кульминационный период германского удара? Неужели повторяется французский вариант, когда правительство держало в тылу орудия и танки, и армия погибла под ударом германского военного кулака?
Настроение всех кругов, вплоть до военных, ужасное. Фактически мы стоим перед опасностью падения моей России, падения государственности. Львиный кусок моей Родины уже оторван от нас. Что будет дальше? Я не надеюсь, конечно, дожить до счастливого исхода. По всей вероятности, 1941 год, который я так настойчиво повторяю в своих «поденниках», обнаружит во рвах истории, трагической истории, мой хладный труп. Совершается величайшая несправедливость. Великий народ, подавленный бездарностями, погибает на полях сражений как храбрый, но безоружный гладиатор. Сеть против меча не удалась. Трезубец сломан...
Мы можем с величайшей тревогой и горечью констатировать эту трагедию. Да будет что будет... Холодно, мерзко... Туманное небо, из которого вот-вот вынырнут германские бомбовозы...

13 ОКТЯБРЯ 1941 г. Я живу во дворе Союза писателей. Естественно, что развитие событий в нашем Союзе проходят на моих глазах. Я осматривал автомобиль, оставленный возле кустов увядшей сирени. В Союз вбежали какие-то бледные, перепуганные люди.
Из Союза выбежал Корней Чуковский. Он был бледен и растерян. Подбежал ко мне, сунул холодную и мягкую ладонь, что-то сказал и побежал в каменные воротца, ведущие к клубу. Я осмотрел бензобак, проверил масло, посмотрел на загрязнённый мотор, почистил его куском тряпки и, закрыв капот, отправился в свою квартиру. Было уже около часа, и мне хотелось есть. Мы пошли с Верочкой в клуб и здесь из второстепенных источников узнали, что Союз эвакуируется в Казань и что членам Союза выдают с утра эваколистки. Говорили, что будет отправлено два эшелона — один из них в Ташкент, с престарелыми и больными, а работающая группа отправится в Казань, где будет отделение Союза, вернее, центральное его правление.
Наскоро позавтракав, я отправился в Союз. Там было полное столпотворение. Коридоры этого богоугодного заведения были переполнены жужжащими людьми. У всех были перекошены лица и страшный испуг. Конечно, носились самые невыразимые слухи о разгроме нашей армии, о взятии Можайска и Серпухова, о речи Гитлера и т. п. Тогда я ещё раз понял ужас обоза. Как ужасно находиться в обозе войны! Сколько раз впоследствии я обвинял себя в этом! Такова, видно, судьба, или кысымат, как сказал бы покойный Лавр.
Меня встретил Абрамов. Я знал его как спокойного и приветливого бывшего редактора «Мосфильма».
— Вы куда? — спросил он тоном заговорщика, знающего немного больше своего коллеги.
— Что «куда»? — спросил я.
— Эвакуируетесь.
— Мне сказали посторонние люди, что работающая группа писателей едет в Казань.
— Не совершайте глупости, — сказал он мне, — поезжайте в Ташкент. Во-первых, тепло, во-вторых, лучше с продовольствием, в-третьих, там все киноорганизации. Сейчас же несколько тысяч аванса и т. п.
По правде сказать, я в то время не послушал голоса этого благоразумного джентльмена в сером теплом пальто из львовского драпа. Я был наивен и свысока настроен ко всем этим людям, жужжащим в коридорах, как провода перегруженной телеграфной сети.
Я пошёл дальше. Возле секретарей, бледных и потных, толпились люди и получали документы. Шум стоял глуше. Можно было слышать заискивающие голоса некоторых субъектов, ищущих норы в этом смутном деле, плаксивые голоса женщин и т.д. Карцев широко подмахивал документы и встретил меня с приветливой улыбкой.
— Не волнуйся, Аркаша, — сказал он, — получай документ, но только помни: нужно согласовать с военкоматом.
— Я не военнообязанный, — сказал я.
— Тем лучше. Получай документ.
Меня встретил встревоженный Фёдор Кравченко, или бывший украинский поэт-сатирик Теодор Орисио. Он не был формально «в членах нашей семьи», но писал книги и пасквили на гитлеризм. К тому же у него жена еврейка. Я понял его тревоги, мало относящиеся к патриотизму, и походатайствовал о том, чтобы его также эвакуировали. Не знаю, приносит ли он мне сейчас те же благодарности, которые он приносил в Союзе. Пожалуй, я ему устроил неприятную сделку, вырвав из нашей Москвы.
Я столкнулся с Перец Маркишем. Он был эпически приподнят, по обыкновению, и старался спрятать свой страх за абсолютно достоверные факты, вынуждающие его также покинуть столицу.
— Надо выезжать, Первенцев, — сказал он, взяв меня за борт пальто, — Сталин приказал вывезти весь Союз, всех писателей. В Киеве немцы вырезали всю интеллигенцию. Всякий, кто как-либо носил в себе фермент интеллигента, — вырезан.
Конечно, каждому, кому повторят три раза слово «вырезать», поймёт, что это слово мясника относится непосредственно к нему, проймёт холод ниже позвоночника. Уверения Переца Маркиша были первым камнем, брошенным в моё спокойствие.
Я не мог немедленно выезжать из Москвы. В кармане у меня было не больше ста рублей денег, и я знал, что значит при нашей системе «взаимопомощи» выехать в чужие края без копейки денег.
Эшелон Союза должен был отбыть на Казань в 8 часов утра 14 октября. Я не смог выехать с этим эшелоном. Я попросил Карцева, чтобы он спросил Фадеева, могу ли я рассчитывать выехать на три дня позже. Карцев пришёл от Фадеева и Хвалебной (секретаря Союза) и сказал мне, что Фадеев и Хвалебная разрешили мне выехать позже и дали обещание вывезти меня в любую минуту опасности. Позже это подтвердил и Афиногенов, который сказал мне, что все в порядке и я значусь в особом списке писателей, которых вывезут в любую минуту и не допустят остаться на съедение врагу.
14 октября стреляли днём. По улице носились бумажки и черная метель. В каждом доме сгорали советские документы и архивы. После я видел эту черную бумажную метель в Горьком. Так начинают покидать города в эти классовые пунические войны!
Я выехал в госпиталь к Софронову. Он просил вывезти его. Я обещал ему это... Рано поутру пробежал по обмёрзшему асфальту Алымов с портфелем. Он спешил на поезд. Он был должен мне денег. Пробормотав что-то невнятное, скрылся. Люди уходили как тени.
В это время я видел, что моя Родина в опасности, что ей тяжело, что кто-то хочет спасти её. Пусть он спасает одновременно свою власть, но зачем ему, старому человеку, эта власть? Единственный человек, спасающий Россию, был, и я пока верил ему. Я осуждал его, что столько лет рассылалось слишком много лживых обещаний о войне на чужой территории, о троекратном сокрушительном ударе, о непобедимости Красной Армии...

1 | 2 | 3 | 4

   
  1. 5
  2. 4
  3. 3
  4. 2
  5. 1

(1 голос, в среднем: 5 из 5)

Материалы на тему